В Республиканском научно-практическом центре психического здоровья с 2005 года обследовано 34 трансгендерных человека. О том, как живут трансгендерные люди в казахстанском обществе, что их тревожит и как они пытаются бороться за свои права, мы расскажем в нашем материале.
В ноябре прошлого года на одном из республиканских телеканалов произошел скандал. На трансгендерную девушку Лолу практически в эфире напал один из гостей, приглашенных на передачу. Он начал дергать девушку за волосы, а потом и вовсе стал толкать ее.
- Меня ввели в заблуждение, - говорит Лола. - Позвонила девушка, представилась журналистом и попросила прийти в студию, чтобы ответить на несколько вопросов. О том, что это будет программа, где я стану главным героем, мне не сообщили. Я долго думала, идти или нет, но девушка плакала и сказала, что ее уволят, если я не приду. И я пошла.
Придя в студию, Лола узнала, что программа посвящена вопросам трансгендеров. Гости телепрограммы были, мягко говоря, настроены враждебно. После программы расстроенная Лола была намерена судиться с телеканалом. Однако сейчас, по истечении времени, Лола остыла и уже не хочет судебных разбирательств.
- Я не общаюсь с родителями, - говорит Лола. - У меня еще есть три брата, но и с ними нет связи. Когда я начала проявлять себя как девочка, а это началось еще в детстве, родители стали возить меня по гадалкам, знахарям, не зная, что делать и как «вылечить». Я уехала от них и сейчас живу в Астане.
Качественной информации о жизнитрансгендерных людей в Казахстане немного. Хотя в отечественных СМИ достаточно информации о них.
Эта запись программы в студии телеканала «Хабар».
Соглашаясь на подобные интервью, трансгендерные люди рискуют своим здоровьем. Если одним все равно, как они живут, то другие проявляют агрессию. Но, как правило, о нападениях и издевательствах представители трансгендерного сообщества молчат. В полиции их заявления принимают неохотно, смеются над ними.
Права трансгендеров повсеместно нарушаются.
Мадина Мустафина – режиссер. Ее работы заставляют зрителя задуматься, переживать и плакать. Мадина находит интересных героев и рассказывает истории их жизни. У нее есть фильм о трансгедерном человеке. Но она не любит говорить о своих работах, хотя ее фильмы известны на международных киноплощадках.
- Если брать ЛГБТ-сообщество в целом, то их права, конечно же, нарушаются, потому что юридически люди не могут официально оформить свой брак, взять ребёнка на усыновление, пройтись открыто по городу, держась за руки, открыто заявить о своих чувствах. Если брать трансгендерных людей, людей, которые изменяют свой гендер, то им приходится ещё сложнее. Потому что если ты гей или лесбиянка, то ты можешь как-то скрыть это, а если ты по документам мальчик, а выглядишь, как девочка, то тебе сложнее, потому что тебя не могут взять на работу или ты не можешь поступить в учебное заведение, только потому, что кто-то из руководства боится большого скандала, шума и боится замарать свою репутацию.
Султана Кали – транс-активистка. Все при ней: внешность, интеллект,
поставленная речь и самое главное – гражданская позиция. Она открыто говорит о
проблемах трансгендерного сообщества
в Казахстане.
- Согласны ли вы с тем, Султана, что в нашем казахстанском обществе довольно прочно укоренились негативные стереотипы о трансгендерах, доходящие до трансфобии. Насколько часто вам приходилось с этим сталкиваться и могли бы вы рассказать несколько случаев из вашей жизни?
- Да, конечно, очень хороший вопрос, потому что очень часто, всю мою жизнь практически, его обесценивали. И это обесценивание заставило даже меня поверить в то, что мои проблемы незначительны и я сама виновата в том, что меня угнетают. Но на самом деле это не так. Это называется виктимблейминг: когда жертву насилия обвиняют в том, что она сама виновата в проявленном к ней насилии.
Всё началось ещё в школе. Внешние проявления стали происходить очень рано. Длинные волосы, накрашенные ногти, частично женская одежда или унисекс. И постоянный вопрос: «Ты девочка или мальчик?» То есть постоянно тебя пытаются запихнуть в одну из коробочек. Но это мелочи. Серьёзно было, когда буллинг, драки в школе, когда тебя окружают толпой, потому что: «Ты посмотри на себя, ты что такое?» Начинаются нападки. То есть каждый день это игра на выживание, русская рулетка. И ты не знаешь, удастся ли тебе улизнуть или придётся стоять до конца. И таких моментов, когда приходилось стоять до конца, было очень много. Самый страшный момент, когда их много. То есть представьте, несколько классов учеников окружают одного человека, и не важно, насколько физически ты сильна. Это не имеет значения, потому что их больше в количестве. Это было страшно, это была школа. Примерно так я её и окончила, то есть буллинг не прекращался до последнего класса. Потом я ушла в колледж, где первый год всё было тихо, безмятежно, так как на первый курс обычно никто внимания не обращает. Была очень хорошая завуч на первом курсе. Затем на втором курсе пришла более консервативная, трансфобная, которая начала подначивать директора: «Как это так, по документам мальчик, ходит в женской одежде, живёт в женском гендере, что это такое?» И начались нападки, несмотря на то, что у меня была идеальная успеваемость, идеальная посещаемость. Начались фразы типа: «Вот когда у тебя будут женские документы, и там будет написано, что ты Султана, тогда мы будем называть тебя Султана». И какое-то время я в это верила, я действительно думала, что это правда, пока не начала больше себя информировать и понимать, что нет, это не так, и что действительно совершается насилие по отношению ко мне со стороны администрации. Посещаемость начала падать, потому что меня вызывали на ковёр и отчитывали: «Почему ты пришла в юбке, а не в джинсах? Почему ты носишь каблуки, а не ботинки? Почему ты носишь макияж?» То есть постоянно придирка к тому, «Почему ты говоришь таким образом? Почему ты отращиваешь длинные волосы? Вот придёт проверка из департамента, нас оштрафуют». Это всё продолжалось до середины третьего курса, пока у меня не случилась паническая атака. Просто завуч мне пыталась пригрозить физической расправой, если я не успокоюсь. И у меня была истерика, от того что человек взрослый, эрудированный, казалось бы, завуч может такое мне говорить. Позвала родителей в колледж, стали разбираться. Их хватило буквально недели на две, и буллинг снова начался со стороны администрации. И потому я приняла решение уйти, поскольку продолжать обучение в таких условиях было просто невозможно.
- Даже если бы у вас был на тот момент паспорт, в котором было бы написано, что вы - Султана, и пол указан как женский, сочли бы вы для себя возможным продолжать жить в том обществе, в котором выросли и которое организовало такие гонения?
- Исключительно, наверное, в том обществе, в котором никто не знал бы, что я - трансгендерная девушка. Возможно, да. Но в том обществе, в котором я была, гонения бы не прекратились. То есть в любом случае для этих людей я была бы не до конца женщиной, недоженщиной, и другие термины, которые они используют по отношению к трансгендерным женщинам.
- Относительно документов. Есть ли они сейчас у вас и насколько сложно изменить свои документы?
- Сейчас я как раз таки работаю над тем, чтобы эти документы получить. Сложности, разумеется, есть, так как законодательство требует от нас хирургической, гормональной коррекции, то есть соответствия тому полу, в котором ты себя ощущаешь. И не волнует, хочешь ты соответствовать действительно или нет. Потому что это индивидуальное желание каждого, не все ведь хотят соответствовать. Есть женщины, которые не хотят соответствовать стандартам феминности, цисгендерные женщины, которые определились с соответствием себя в женском гендере. Также и с трансгендерными людьми: не все хотят соответствовать, потому что не всем это нужно. Кому-то действительно достаточно просто имени. Как мне достаточно просто имени и женского маркера в документах. И тогда большинство моих проблем просто уйдёт. Проблема с обучением: меня не принимали в наши вузы казахстанские. По этой причине я не могу получить образование с моими документами сейчас, потому что трансгендерным людям не дают образования, это факт.
История Султаны Кали - это история казахстанской трансгендерной девушки. Вся жизнь Султаны – это вечная борьба. Борьба за достойную жизнь, за человеческое отношение и за доступное образование. Султана мечтала стать дипломированным специалистом, однако в Казахстане беспринципно и жестко нарушают конституционное право. Право на образование.
Султане отказали в выдаче учебной визы в США. Она три раза подавала документы и три раза получала отказ. Также Султане отказали в получении образования в Казахстане. Руководство ведущих вузов страны ей открыто заявило, что «таким, как она, не место». В нашем эксклюзивном интервью дипломат посольства США Робин Маккатчеон рассказала, как Султана борется за базовые права человека, каково быть трансгендерным человеком в Казахстане и кто получает визы в США.
Робин Маккатчеон, трансгендерная женщина, экс-дипломат Посольства США в Казахстане:
- Мы также были в Назарбаевском Университете, где Шигео Катсу, президент, устроил мне встречу с администрацией приёмов, на которой мне объявили: «Нет. Казахстан не готов принимать такую девушку. Лучше устроить её где-то за рубежом, где её примут». Последний шанс - школа Мирас, тоже в Астане. У меня там знакомый американец, который даже завуч начальной школы. И он сказал, что у них её могут принять. И так он пригласил её с мамой и меня и устроил для нас встречу с завучем старших классов, познакомил нас и ушёл. И спустя пять минут Султана сама спросила: разве знакомый Робин не объяснил суть дела? Нет, в чём дело? Султана сказала: «Я - трансгендер, у меня мужской паспорт». И сразу у этой женщины такое лицо. Одно слово – нет. У нас никак. Здесь вам не место.
Робин Маккатчеон три года проработала в посольстве США, она была региональным представителем
по вопросам окружающей среды, науки, технологии и здравоохранения в Центральной
Азии посольства. В январе 2016 года Робин дала нам эксклюзивное интервью и рассказала,
что сама - трансгендер. Здесь, в Казахстане, Робин активно вела работу по защите
прав ЛГБТИК+-сообщества. Так и познакомилась с Султаной и стала всячески помогать
девушке. Но Султане везде отказывали. И тогда Робин предложила ей попытаться продолжить
образование в Америке. Султана три раза подавала заявку на получение визы, однако
ей три раза отказывали. В третий раз Робин даже подключила сенаторов и конгрессменов,
но, увы: консулы, видя перед собой девушку с "мужским" гендерным маркером
в паспорте, говорили категоричное «нет».
Робин Маккатчеон,
трансгендерная женщина, экс-дипломат Посольства США в Казахстане:
Очень трудно пока получать у нас визу. Даже на образование. Я понимаю, что процент
отказов растёт у нас. По каким причинам, я сама не знаю. Одно дело, если вы, может
быть, дочь или сын богатого человека, то очевидно, что у вас в банке есть сто тысяч
долларов, что всё есть: дом, машина, роскошь жизни, вы можете претендовать. Но если
вы средний человек из среднего класса, я бы сказала, что на данный момент это трата
времени.
Робин все же верит, что Султане удастся поехать в США и получить образование. В
то же время Робин Маккатчеон очень обеспокоена сложившейся ситуацией, ведь это показатель
того, как относятся в Казахстане и США к трансгендерным людям.
Робин Маккатчеон,
трансгендерная женщина, экс-дипломат Посольства США в Казахстане:
Если бы были документы у Султаны, которые показывают, что она - девочка, потому
что она девушка, давали бы ей спокойно здесь жить, работать, закончить образование.
Я очень надеюсь, чтобы это будет в недалёком будущем в Казахстане.
Бахыт Туменова, президент общественного фонда «Амансаулык». Она одна из немногих в Казахстане, кто поднимает проблемные вопросы трансгендеров.
- Если в отношении гражданского
общества идут какие-то продвижения, и мы обмениваемся, то, к сожалению, наши
законы не всегда успевают за тем, что должно быть. Они иногда даже меняются не
в ту пользу, которая сегодня нужна и которая соответствует тем международным
обязательствам, которые мы взяли на себя. Есть обязательства и есть
стратегический план развития, куда идёт Казахстан. Главное - это войти в число
50 развитых стран, а в будущем - в число 30 развитых государств в мире. То есть
там есть какие-то стандарты, по которым эти страны определяются самыми
высокоразвитыми. И когда анализируешь, люди тоже общаются, понимают, есть вещи,
когда мы делаем шаг вперёд, а потом делаем в лучшем случае шаг, а то и два
назад. Вот, в частности, если впервые заговорили о трансгендерах, то до 2009
года, этой категории людей трансгендерным людямне надо было делать хирургическую коррекцию пола, а теперь она является
обязательной. Вот есть два закона, один по линии Министерства здравоохранения,
и один в Кодексе о браке и семье. В рамках закона министерства появилось такое,
что свидетельство о смене пола должно обязательно пройти в условиях стационара,
в Алматы, в республиканском центре в течение месяца, 30 дней. В принципе зачем?
Если раньше человек себя ощущает, и раньше было просто решение об этом, которое
освидетельствовали те же самые специалисты-психиатры, выдавали заключение, на
основании этого уже происходила гормонотерапия и смена документа,
удостоверяющего личность.
- То есть раньше можно было без хирургии?
- Да. И второе: достаточно было
без хирургического вмешательства, коррекции хирургической, можно было уже
получить гормонотерапию и менять документ, удостоверяющий личность. Паспорт,
удостоверение личности. Теперь в том кодексе, который был принят после 2009
года, как раз идёт обязательное требование, это хирургическая коррекция пола и
обязательное тридцатидневное освидетельствование в условиях стационара в
республиканском центре. Проблема трансгендерных
людей в чём заключается, кто такие трансгендеры? Это не блажь, это не
каприз. Это природа. Это когда твоё физическое состояние и пол, который мы
определяем по физическим признакам, мальчик или девочка, мужчина или женщина,
входит в несоответствие с внутренним ощущением того, кто ты. Это такая сложная
вещь, когда ты чувствуешь себя мужчиной, но внешне люди
определяют тебя как женщину. И сегодня, когда мы говорим, что по нашим
законам обязательно нужно хирургическое изменение, то есть стерилизация по
большому счёту, это дискриминация, это нарушение. И второе, этот весь период,
то есть многие вопросы у тебя по документам, например, внешне ты мужчина, по
документам ты женщина, ты покупаешь билет, ты идёшь регистрировать свою
недвижимость, ты выезжаешь за границу. И сегодня эта категория людей из трёх с
половиной тысяч, которых мы знаем и которые сменили изменили пол, согласно нашему законодательству, и
обратились по этим вопросам, не более двух десятков. То есть получается,
остальные есть, но мы их не видим. Они где-то на обочине. Они живут среди нас,
и они живут с этим. Это же дискриминация. Они не могут жить нормальной
социальной жизнью. И многое, что доступно нам, недоступно им и вызывает
трудности, усугубляет ситуацию. Поэтому, видите, люди сегодня начинают больше
понимать то, что они имеют право на жизнь. Они общаются. После падения
железного занавеса, который условно произошёл более двух десятков лет назад и у
нас, мир как-то по-другому для всех открылся. Мы всё равно жили за каким-то
занавесом. И люди, и молодёжь начинают это понимать, даже люди постарше. Если
раньше мы жили в стране, в которой и секса-то не было, только тогда непонятно,
откуда дети брались, мы же знаем, что были до смешного перегибы, которые
сегодня избитыми кажутся, то сегодня, если мы это понимаем и взяли такую
высокую планку как страна, которая выбрала прогрессивный путь, мы должны тогда и
законы делать такими, чтобы не было дискриминации. Чтобы те международные
пакты, которые мы подписали, о гражданских, политических правах, против
дискриминации, Всеобщая декларация прав человека, чтобы они были
гармонизированы в отношении этой категории людей.
- А международная практика какова? Человек сам решает, менять пол или нет? Менять документы или нет? Если он считает, что пол менять не будет, но сменит его в документах?
- Сейчас даже поднимают вопрос о том, что определение пола должно быть уже, когда сам человек осознаёт его. Я сама в молодости встречала девочку, которая жила по соседству внизу, но вела себя как мальчик, одевалась как мальчик. Но её имя было девичье, и родители относились как к девочке и постоянно её наказывали за то, что она все время в этих штанах, волосы отстригает, ведёт себя как мальчик. Это имело место, и теперь, повзрослев, я понимаю, что это было на самом деле. И вот эта попытка сломать это, мы пытаемся в признанные нормы каждого уложить, чтобы все как оловянные солдатики были. Поэтому, мне кажется, сегодня будут изменения в кодекс, который был в 2009 году. И мы как организация, которая занимается правом на здоровье, в последнее время мы стали обращать внимание на ту категорию людей, которые больше стигматизированы, которым право на здоровье в какой-то мере не так доступно, как другим категориям. Поэтому мы со своей стороны планируем внести изменения, предложения об изменении некоторых вещей, которые дискриминируют эту категорию людей.
- Пребывание этой группы в психдиспансере на столь длительный срок нужно для чего?
Оно не нужно. Его опытный психиатр сразу определит. В нём нет необходимости. Когда некоторые люди не понимают глубоко, то они считают, что если это будет принято, то завтра выстроится очередь, как в советское время в мавзолей, и все, кому захочется, будут менять пол. То есть сегодня он - тётенька, завтра он - дяденька и так далее. Такого не будет. В принципе опытные врачи-психиатры быстро это установят. И нахождение там не нужно. Это же и деньги, которые нужны на проезд и пребывание здесь. Сейчас вообще принимается вопрос длительного нахождения людей в стационаре для психических больных. Оно не очень оправдано при наличии тех современных высокоэффективных препаратов, которые не дают ему выйти за рамки принятых вещей, то есть медицина тоже меняется, мир меняется, подходы меняются. В советское время мы строили большие интернаты для людей с ментальными проблемами, от которых отказывались и которых поселяли там. И было время ещё более далёкое, когда эту группу людей во время приступов просто связывали, потому что не было тех препаратов. Тех же галоперидола, аминазина, которые сделали революцию. То есть мир развивается. И мы как общество, наша молодая независимая страна тоже должны развиваться, грамотно, культурно, правильно, как положено. С учётом того, что главная ценность - это человек. И мы все разные. И в этой разности и есть своеобразная красота, и понимание этого должно произойти.
- То есть само вот это пребывание - оно уже является дискриминацией?
- Конечно! Не говоря уже о трудностях, которые это налагает. Это приехать, оторваться, жить здесь.
- Они за свой счёт приезжают?
- Да.
- То есть государство это не оплачивает?
Нет. И второе: у этой группы людей дискриминация существует с доступом к медицинской помощи. Они же ходят только к проверенным специалистам, которым они доверяют. Эндокринологи, урологи, акушеры-гинекологи. То есть сегодня сама медицинская сеть, специалисты, которые, казалось бы, должны всё знать, и даже среди них помощь трудно получить, потому что отношение к этой группе людей даже у медиков недостаточно профессиональное и грамотное. Непонимание. Поэтому говорить о другой категории, которая вообще далека от этого, очень сложно. Но нам надо преодолевать эти преграды. И даже сегодня, если мы говорим о смене удостоверения личности, можно поменять. Был, скажем, Иванов, стала Иванова. Но ИИН-то остаётся прежним.
- А в ИИНе прописан пол?
- Да. То есть это тоже. Нам надо более глубоко и правильно подойти, изучить опыт других стран, где это много лет существует. И самое главное - понимать, что это не каприз. И в любой благополучной семье, белой и пушистой, может появиться такой ребёнок. И это не болезнь, это не ошибка. Ее невозможно вылечить. И надо принимать такого человека. И это неприятие - большая трагедия, ведь именно среди трансгендерных людей бывает много самоубийств. Потому что они не могут найти свое место, потому что общество отторгает их. И хорошо, если человек понимает, что он имеет право на жизнь. Это один из главных и основных наших законов - право на жизнь. Хорошо, если он прочитал, если он такой самодостаточный, и внутри себя скажет: «плевать я хотел, я буду жить», хотя это трудно. Но встроиться в это, чтобы тебя приняло общество, и не осудило, и какое-то клеймо на тебя не повесило, это гораздо труднее. Мы всех поддерживаем, кто нуждается в этой помощи. В этой части как право на здоровье, не говоря о других, но если добьёмся того, что скажем, то это будет пусковой механизм, который потребует приведения в соответствие и других нормативно-правовых документов, которые сегодня ограничивают их права.
- А после того, как они пролежат 30 дней в диспансере?
- Потом начинается процесс гормонотерапии, хирургического лечения обязательно, убирать органы или добавлять. И не забудьте второй вопрос, сама по себе эта операция не в один этап проходит. Операция сложная. Это, пусть меня извинят травматологи, не на мизинце стопы оперировать. Это травмирующая операция, болезненная операция, непростая операция, которая может дать осложнения, которая может не очень удачно пройти. Это и наркоз. А зачем операцию нужно делать? Если он захочет, это его выбор. Но насильно, обязательно это делать, да ещё и кастрировать, по большому счёту, убирать репродуктивные функции - это нарушение.
- Очень ярко вскрыла эту проблему ситуация с девушкой, которая была осуждена. Вы изучали эту историю? Тут большую роль сыграли журналисты. Куда её определят, в мужскую колонию или в женскую? Они ответили, что по документам она - мужчина, значит, отправим в мужскую.
- Это яркий пример того, что мы
подвергаем их опасности. По идее, если у нее документ мужской, её нужно
поместить в мужской изолятор.
